«Я сбросил кожу, я сменил рога»

Первое впечатление от его работ, сделанных в какой-то витаминно-амфитаминовой гамме, -- это радость и смех, как будто тебя щекочут марионетки и клоуны из детского театра. Главный персонаж больших полотен Стрижова -- некий колобок с лицом лисы, или блинчик, или солнышко, или денежка. Этот странный антропоморфный атом попадает в разные живописные приключения, в разные настроения, пространства и плоскости, но от картин всегда веет фундаментальным живописным качеством. Легкость, радость, игра вдруг переходят в драматизм. Вообще в картинах Стрижова в лучших традициях постмодерна соединяется несоединимое, в мощном миксе замешанное. Академически прописанные фрагменты форм реального мира чередуются с раскованной абстракцией, детскость – с хитрым расчетом, что-то сказочное и простое – с какой-то реальной суровостью.
Стрижов выполнил более 30 декораций для балетов и драматических постановок, в том числе для «Дон Кихота» в Венском театре оперы и балета и для «Щелкунчика» в Денверском балете. Среди его работ - роспись парадного входа крупнейшего медицинского центра в Денвере, фрески в аэропортах и госпиталях Соединенных Штатов. Произведения художника находятся в 16 музеях мира, некоторые попали в коллекции Элтона Джона и Джуди Пибади. О его творчестве в 1998 году вышла роскошная толстенная монография «Загадочный мир Дмитрия Стрижова» с вступительной статьей известного американского критика Роберта Моргана.
- Дмитрий, вы нашли удачный баланс между абстракцией и реализмом…
- В рамках этого стиля всегда можно сыграть новую мелодию, поискать новый баланс.
- Мне нравится некая мультяшность ваших картин.
- Здесь комиксов нет. Здесь все серьезно. Здесь нет грязных красок, которые свойственны местным художникам, которые часто гордятся тем, что земляными красками работают. Но можно взять чистый звук, и это есть живопись!
- Как это делал Филонов?
- В набор моих ценностей входит и Филонов.
- 15 лет назад вы уехали из Питера в Америку… Чем отличается бытование искусства там и здесь, у нас?
- Разница огромная. В Америке есть галереи разных уровней – от экспериментальных до музейных, есть куда развиваться. У нас же часто непонятно, чем отличается талантливый художник от неталантливого, культовый -- от простого. Молодым нужно что-то искать, голову поднимать из мутной воды. Но нет серьезной критической базы, нет ориентиров. В Америке это целая структура. Роберт Морган, например, или Алиса Тейгет пишут об искусстве -- и к их слову прислушиваются и художники, и покупатели искусства. Когда воспитан вкус у зрителей и покупателей, тогда появляются и шедевры и звезды.
- И вы в Америку отправились, чтобы стать звездой?
- Я в Америку не за колбасой ехал, а карьеру делать. Я действовал интуитивно, видел, что здесь реализоваться невозможно.
- То, что у вас все сложилось, -- это везение или закономерность? Вот вы приехали в Нью-Йорк…
- Я тогда дружил с сыном Иосифа Бродского, и он дал мне телефон поэта. А через две недели он и сам прилетел. Я тут же встретил Лену Чернышову, которая работала с Барышниковым… Может, это глубокое мистическое везение, не знаю. Но по-другому я бы не хотел. Все люди сами выбегали на меня. Как только я стал выставляться -- из воздуха появился Лео Кастелли, главный галерейщик Америки, который Энди Уорхола сделал.
- Понятно, конечно, что кроме везения был и труд…
- У меня три тысячи картин, которые я делаю по два-три года. Никто не знает, как и когда я их крашу, но там миллион слоев. Пока я не решу поставленных перед собой визуальных задач, пока не добьюсь нужного тона, я не могу остановиться. Тут как раз филоновский принцип сделанности картины имеет место.
- Все-таки в ваших работах хочется выскочить на нарратив, на спрятанную за поверхностью мифологему…
- Как человек, который пишет и прозу и стихи, я считаю, что литература и изобразительное искусство -- это вещи, которые не пересекаются. Литература -- это скорее кино психологическое, и камера движется. А здесь – другая динамика и другая статика. Здесь если и есть диалог, то это диалог двух цветов, двух форм. Когда картина перегружена литературой, она становится иллюстрацией или картинкой.
-В Италии меня удивили фрески эпохи раннего Возрождения. Это, по сути, почти кинематограф -- так все по кадрам драматически построено.
- Тогда это был заказ церкви. У нас же сегодня заказчик -- это аэропорт-стадион-больница.
- Вы сами расписываете большие плоскости, например, в аэропорту?
- Все делаю сам, даже если это 20 квадратных метров. Ведь фактически не объяснить, что вот здесь, скажем, надо звонкий тон дать, а здесь глубокий и так далее.
- В России вы что-нибудь расписывали?
- Сейчас сделал офис здесь неподалеку. В России можно заказчиков находить, но здесь нет у художников личных заказчиков. Серость тут, кляксу от Миро не отличают. То, что тут делается, это далеко от цивилизации. На Западе даже простые слои населения открыты современному искусству, а здесь все остановилось, вещи из прошлого громоздятся в доме, в мозгах…
- Но, наверное, и в Америке есть не только положительные стороны? Я имею в виду функционирование искусства.
- Да, плохие тенденции есть. Сегодня человек не может сделать и шага без огромного бюджета. Вот я приехал в Америку с 300 долларов в кармане. А сегодня большая нагрузка на стартовый капитал, два-три миллиона долларов нужно, чтобы организовать серьезную выставку, заявить о себе, быть на плаву. Гениев и самородков сегодня не бывает. Нужно найти организацию, которая в тебя вложится, какой-нибудь «Арт-корпорейтед», сегодня селфмейдменов нет, и это главная проблема. Личность должна искать, кому понравиться. Чтобы был успех, сразу сотня публикаций должна выйти в крупных журналах.
- А сколько сейчас в Америке журналов по искусству?
- Штук 700, и каждый год новые открываются, общемировые в том числе.
- Да, жизнь кипит…
- Журналы -- это индустрия, которая формирует и клиента и художника. Но быть суперстар теперь не актуально. Сальвадору Дали надо было ходить голым с бантиками, сейчас этот эпатаж не нужен, искусство становится зажатым.
- Может, настоящее искусство, как всегда, родится в андеграунде?
- Это раньше искусство могло существовать в андеграунде, когда все были равны. Сегодня без денег ты и квартиру не купишь, ты уж такой лузер, что и творить-то тебе негде. Андеграунд стерт с лица земли. Что такое андеграунд? Это когда в галерею не попал?
- Ну, например, когда сам для себя рисуешь.
- Никогда художник сам для себя ничего хорошего не нарисует, если у него нет резонанса с людьми. Если у художника нет бюджета, то какой он художник? У меня 350 тысяч долларов уходит в год только на краски! И каждый тюбик по 70 долларов -- это французские, голландские краски. А как можно называть себя художником, если тремя красками рисуешь? Или на раздолбанной гитаре если играешь -- какой ты рок-музыкант!
- А я тут вычитала, что Святослав Рихтер не считал зазорным на раздолбанных пианино в колхозах играть, а считал, что если есть талант, то сыграешь на чем угодно виртуозно. Да и Высоцкий вот на гитаре простенькой мог играть.
- На русской гитаре он не играл, у него были волшебные гитары! Тогда это было доступно. Сейчас, чтобы выйти в серьезный круг, нужны огромные деньги. Дизайнер, чтобы выйти в такие круги, ищет корпорацию, которая вложила бы в него 100 миллионов долларов.
- Ужас! Дмитрий, а вот вы еще стали основателем звукозаписывающей компании «Проформа рекордс». Продюсировали диск Бориса Гребенщикова «Лилит» с культовой американской группой The band (Боб Дилан), альбомы других групп, свой собственный альбом…
- Он разошелся миллионным тиражом.
- Потрясающе! А почитайте ваши стихи.
- Так не уходят! Я ушел не так. Не оживала улица и скорость, подскальзывались мутные предметы. Мне не хотелось рифмовать слова впервые за последнее столетье. На небе расползалось от воды подобье восклицательного знака, и капала с тетрадей облаков задумчивая литера рассвета. Я пробовал поймать себя в такси, но адреса не помнил. Так давно я жил с тобой посередине лета. Так не уходят, обманув себя. Я только переставил твое тело на внутренние органы свои, и ты пустила каменные корни и разрослась, и стала всем внутри. Я сбросил кожу, я сменил рога, я вылез через собственное горло, я сжег свой мозг, развеял потроха, я видел лист -- свидетельство о смерти, и я рождался сразу в трех местах…
- Какая экспрессия! У вас, наверное, бурная личная жизнь?
- Я никогда не смешиваю личную жизнь и искусство.
- Давайте напоследок еще что-нибудь позитивное!
- Петербург – это город будущего. Он так задуман, так закодирован, что будет шикарным и прогрессивным городом!
- О'кей!